На пианино меня учила играть женщина по фамилии Калиниченко. Между нами была пропасть в 20 лет. Вредная 29-летняя старуха. Большие глаза, светлые волосы, внешность довоенной кинозвезды. Впрочем, мне не было никакого дела до её внешности.
– Почему опять ногти не стрижены? Почему опять такие грязные! Кабанов! Как тебе не стыдно! Ты же царапаешь клавиши. Ты портишь и пачкаешь инструмент. И ведь каждый раз одно и тоже. Тебе стыдно, Кабанов?
Я понуро рассматривал свои ногти, неровные, с чёрным полосками. Было стыдно, даже очень.
Урок заканчивался, я покидал класс, и тут же всё, что оставалось за дверью – учительница Калиниченко, пианино, непостижимый басовый ключ и мой стыд, – переставали существовать. Спроси меня кто, что было на уроке – я бы не вспомнил. Никто и не спрашивал.
Калиниченко всякий раз писала записку родителям, записки копились в моих карманах, превращаясь затем в кривых мятых птиц.
Родителям нравилось, что я много читаю и хожу в музыкальную школу.
– Серёжа очень много читает. И ходит в музыкальную школу. И совершенно не играет во в дворе с друзьями, даже не знаем, хорошо ли это? – с удовольствием жаловались родители приходившим гостям.
На дворе минус сорок, на кой ляд там играть? До школы минут семь ходьбы, это ещё ничего, а до музыкалки все двадцать, дорога скользкая, метель. Тулупчик у меня была на вырост, с подворотом посередине и перешитыми пуговицами. Длинная шерсть подворота мешала смотреть вниз, надо было прижимать рукой или тянуть шею, чтоб видеть, куда ступаешь. От музыкалки до читального зала – совсем близко, там тепло, тихо, Шерлок Холмс и мифы Древней Греции. На вынос давали только книги болгарских писателей, про мальчиков и девочек, которые всё время собирали персики.
Персиковый компот я любил. Папа часто приносил заказы с болгарскими консервами: компотом и маринованными огурцами. Вторым сортом шли толстые мягкие огурцы. Первым – маленькие, крепенькие. Крайний Север снабжали хорошо.
ВКонтакте Twitter Одноклассники