Доулой называют обученную помощницу в родах. Она не акушерка и не врач, не ставит диагнозов и не даёт лекарств; работа доулы — создать спокойную, благополучную обстановку. Помочь роженице понять медицинские термины, всё организовать и распланировать, подержать за руку и поддержать психологически. Рожать с доулами в России стали в двухтысячных, а несколько лет назад с доулами начали ещё и умирать. Речь уже о других доулах — помощницах не в рождении, а в смерти.
Сходство рождения и смерти в соприкосновении с небытием очевидно для мифов и религиозных установлений, но превратить параллель в профессию додумались лишь в XXI веке. Первопроходцем стал американец Генри Ферско-Вайс, изучивший методы доул рождения, а затем много лет работавший в хосписе. Впервые он применил методики доул к сопровождению умирающих в 2003 году, а в 2015 году основал международную ассоциацию с образовательными курсами. Её русскоязычные выпускницы организовали сообщество Death Foundation, сфокусированное на постсоветском пространстве, и обучили сотни новых доул.
Корреспондент A42.RU поговорил с тремя доулами из разных городов России и рассказывает, какие практики они применяют и сколько стоят их услуги, почему важно уметь горевать, что означает «умереть комфортно» и для чего составлять сценарий собственных похорон.
Ирина Климова живёт в Северодвинске и работает доулой смерти. На вопросы отвечает в основном письменно, потому что на руках у неё полугодовалый малыш, и долго говорить по телефону не получается. Она пришла в профессию после того, как сама обратилась к доуле смерти, переживая потерю: её старшего сына убили на улице в 2021 году.
— Я пришла к этому через собственный опыт утраты — опыт, который невозможно сравнить ни с чем, — пишет Ирина. — Тогда мне повезло — рядом оказались люди, которые не боялись быть в этом молчании вместе со мной: это мой муж, сестра, подруги и доула. Доульские сессии стали пространством, где не нужно было ничего объяснять, не нужно было «держаться» или «идти дальше». Там было позволено просто быть — в горе, в боли, в тишине. Этот опыт стал для меня не только спасением, но и откровением. Я поняла, как важно иметь рядом того, кто может быть рядом в самые хрупкие моменты — не исправляя, не торопя, а просто присутствуя. Быть доулой смерти — это для меня способ бережно проводить человека через пороги, у которых слова часто бессильны. Это про пространство, где разрешено чувствовать. Про нежное внимание к тому, что обычно пугает.
Внимание к смерти, проговаривание связанных с ней событий и переживаний — важная часть в работе доулы. В западных культурах отвыкли говорить о смерти: мы больше не живём общинно и не пересекаемся со смертью в быту, одевать тело умершего близкого боимся и поручаем это ритуальной службе, и даже крышку гроба всё реже ставим у подъезда. Смерть не принято ни планировать, ни обсуждать в компании друзей. В постсоветской России мы и горе часто прячем, стыдимся его, стараемся скрыть от окружающих и пережить побыстрее. Того, кто горюет публично, могут обвинить: мужчин — в слабости, женщин — в неискренности, показушности, желании получить какие-то выгоды.
— Горевать — это навык, — говорит Ирина Климова. — Это не значит «страдать», это значит признавать боль, давать ей место, проживать её, а не подавлять. Если человек не умеет горевать — это часто потому, что его этому не научили: в семье было не принято говорить о смерти, чувства обесценивались, слёзы воспринимались как слабость.
По словам Ирины, вытесненное горе никуда не исчезает — оно может проявляться в теле, в тревожности, в эмоциональной отстранённости.
— Я верю, что учиться горевать — значит учиться быть живым. Это акт заботы о себе, об умершем и о тех, кто рядом, — говорит доула смерти.
Ирина Климова ведёт телеграм-канал, в котором много пишет именно о горевании как способе осмыслить смерть близкого человека и жить с ней. В целом для доул это большой пласт работы: они «под руку» проводят клиента через горевание с помощью ряда практик. Это могут быть ритуальные практики или, например, проект памяти, когда человек составляет об умершем книгу или альбом. Умирающему доулы помогают создать сценарий умирания: буквально написать, как человек хочет умирать, кто при этом должен быть рядом, какой должна быть музыка, запахи, обстановка. Могут помочь написать посмертное письмо или записать видео, выбрать обряд и место для похорон. Всё вместе это помогает ощутить контроль, самоуважение и покой.
— Умереть комфортно — можно, — уверена Ирина Климова. — Это не всегда про отсутствие боли, хотя облегчение страданий, конечно, важно. Комфорт — это когда человек не один, когда его уважают, слышат, спрашивают, чего он хочет. Это когда он уходит в привычной обстановке, среди близких, с чувством, что его жизнь имела значение. Комфорт — это не только про тело, но и про душу. И даже если смерть приходит в больнице или в трудных обстоятельствах — отношение к человеку может сделать этот момент мягче, человечнее. Это и есть задача доулы — помочь создать такие условия.
Ирина готова сопровождать умирающего, но ещё ни разу этого не делала. Пока она работает с гореванием тех, кто пережил смерть близких. Она говорит, что доуле смерти не обязательно иметь личный опыт потери. Но если он есть, то важно его переработать и не переносить на клиентов.
— Такой опыт меняет взгляд. Он даёт не просто знания, а телесное, глубинное понимание того, что значит терять, прощаться, оставаться. Доулы смерти проходят обучение, учатся сопровождать — но личная утрата делает эту работу особенно живой. Ты уже не боишься быть рядом с болью, потому что знаешь, что с ней можно быть. Но важно не просто иметь опыт потери, а прожить его осознанно, переработать, чтобы не переносить свою историю на тех, кого сопровождаешь. В этом — зрелость практики. Ты рядом не потому, что тебе самой больно, а потому что ты умеешь быть в этой тишине с другим человеком. Обычно клиент знает о моих утратах, они указаны на сайте и реестре доул, я каждый раз вначале сессии говорю клиенту, что можно спрашивать про мой опыт в каких-то вопросах, проживаниях. И никогда этого не происходит. И это правильно, потому что человек приходит поговорить о себе, а не обо мне.
По словам доулы, даже если у людей похожие утраты, история их проживания у каждого своя.
Любовь Агалакова живёт в Екатеринбурге, она доула смерти и марийка по национальности. Любовь отдельно подчёркивает этот факт, потому что в языческой марийской культуре не принято скрывать смерть, а самоубийство не табуировано. Похороны обильно ритуализированы, и это помогает близким умершего: совершая ритуалы, человек встраивает своё личное переживание в общий опыт и чувствует себя менее одиноким.
— Я практикую как доула смерти около года, — рассказывает Любовь. — Для меня это маленькое служение людям, если так можно сказать; из сорока часов практики около десяти — благотворительные. Я не врач и не психотерапевт, я не лечу и не даю «домашних заданий на проработку», мне достаточно побыть рядом с человеком, задать вопросы, посмотреть в глаза, помочь проговорить то, что он сам боится. Иногда в процессе потери люди испытывают повышенное чувство ответственности. И дать волю этим чувствам, дать им возможность быть проговоренными — это задача доулы.
Любовь Агалакова объясняет, что всякий случай уникален, и сценарий работы доулы отличается в зависимости от запроса, с которым пришёл человек.
— Был кейс, когда у женщины скоропостижно умер супруг, а дочке всего два года. Тогда мы составляли проект памяти именно для девочки, чтобы она запомнила своего папу.
Запрос, конечно, исходил не от девочки, а от её мамы: она считала память чрезвычайно важной, и доула помогла сохранить «ниточку», связывающую мёртвого с живыми. В другом случае, когда члены семьи потеряли любимую бабушку, они вместе собрали список её рецептов и опубликовали в виде маленькой книги.
— Люди таким образом сохраняют память, сохраняют эмоции через простые и понятные вещи — в этом случае через еду. Теперь они могут собраться в день рождения бабушки и приготовить что-то из этой книги, и вновь ощутить себя семьёй несмотря на то, что она уменьшилась на этого конкретного человека, — объясняет доула.
Любовь Агалакова говорит, что смерть важно проговаривать, чтобы сделать тему видимой, снять новообразованное табу, деструктивное и неестественное для большинства или даже всех человеческих культур.
— На постсоветском пространстве люди примерно шестидесятых годов рождения о смерти говорят шёпотом, — подчёркивает доула. — Боятся вообще думать о смерти, тем более готовиться к ней. Как будто если мы не говорим о смерти, она не случится. К какой проблеме это приводит: шоковое состояние, когда смерть всё-таки происходит. Непонятно, что делать, кому звонить. Потом приходят представители власти, и столкновение с государственными процессами становится ещё большим шоком. Потом набрасываются ритуальные агенты и этим шоковым состоянием пользуются.
По словам доулы смерти, сам она давно проговорила с близкими и сценарий умирания, и обстоятельства, в которых её нужно будет похоронить. По сути, составила духовное завещание, которое не имеет юридического значения, но поможет членам семьи, которые продолжат жить.
— Лично для меня это проявление заботы о моей семье, — объясняет Любовь. — Они будут в тяжёлом состоянии, им будет трудно принимать решения. Знаете, вот эти вопросы «а что делать?», «а как бы она хотела?», «а чего бы она не хотела?». Подготовительные мероприятия нужны, чтобы близким было проще пройти через всё это.
Чувство вины — одно из основных в комплексе переживаний, возникающих, когда мы теряем близкого человека. Люди переживают о том, что не досказали, что-то не доделали, мало были вместе. Когда они знают, как человек хотел быть похороненным, и могут выполнить его пожелания, это снимает часть груза вины и облегчит проживание потери.
Любовь Агалакова проводит сессии и офлайн, и онлайн, но чаще всё же онлайн. По её словам, клиенты обычно настолько заняты, что не могут выделить время на дорогу, а кроме того, в собственном безопасном пространстве чувствуют себя лучше.
— Сейчас ритм жизни такой, — объясняет Любовь, — что добраться до доулы, пробыть с ней какое-то время и потом пойти дальше — люди просто не могут выделить столько времени на горевание. Поэтому предпочитают встречаться с доулой онлайн в каком-то личном пространстве в ограниченное время. В 50% случаев это их машина. То есть люди пытаются встроить горевание в to-do list, в список дел в календаре.
Любовь подчёркивает, что удалённая работа не означает оторванности доул от жизни: среди тех, кто прошёл обучение в Death Foundation, есть и бывшие волонтёры в хосписах, и сиделки, и медсёстры. Они знают принципы работы паллиативной помощи в России и могут её дополнять. О прямом сотрудничестве, которое могло бы разгрузить врачей и медсестёр, и из которого и появилась идея доул в США, речь, однако, не идёт. Причиной в разных случаях называют и закрытый менталитет, и организационную неготовность хосписов, и новизну профессии.
Татьяна Дмитриева работает доулой смерти в Вологде. Она пришла из помогающей профессии: училась на социального работника, затем прошла переквалификацию и стала психологом-суицидологом. Она делает акцент на связи психики с реакциями тела и говорит, что важно знать о смерти ради продолжения и осознания ценности жизни. Татьяна чётко отделяет работу психолога и доулы.
— У них разные позиции специалиста: психолог как бы немножко выше, потому что ему нужно подняться над проблемами клиента, посмотреть на них сверху, увидеть причинно-следственные связи и разрешить их. А доула находится с клиентом на одном уровне, «человек-человек». Знаете, есть поговорка «одна голова — хорошо, а две лучше»? Здесь получается «одно сердце — хорошо, а два лучше». То есть мы помогаем человеку прожить горе, пребывая рядом с ним, но не давая советы, не вставая над ним и не пытаясь найти причины состояния и исправить их, — рассказывает Татьяна.
Доулы, в отличие от психологов, не держат строгую дистанцию: для них вполне нормально и сопереживать, и обнимать, и держать за руку — по желанию горюющего. Татьяна подчёркивает важность «работы горя»: она трансформирует переживания в нечто ресурсное, например, светлую память или важный опыт, который можно использовать в дальнейшей жизни. А вот непрожитое горе — напротив, как недоделанные дела, которые постоянно тянут на себя внимание и жизненные силы, вызывают фоновое состояние тревоги, апатии, грусти.
— У одной из моих коллег была хорошая метафора: непрожитое горе — как не прогоревшие угли в печке. Если закроете заслонку, то задохнётесь от угарного газа, — объясняет Татьяна.
Иронично, что большинству её клиентов аналогия вряд ли понятна сходу: печами в быту они не пользуются. Хотя в России работают десятки доул из реестра Death Foundation, лишь четыре из них — не в Москве или Санкт-Петербурге.
Как и остальные её коллеги, Татьяна чаще работает онлайн, чем вживую. Доулы смерти проводят сессии с почасовой оплатой примерно по той же схеме, что и психологи. Стоимость часа услуг тоже сравнима: в среднем 3-5 тысяч рублей. При этом Татьяна отвергает предположение, что к доулам смерти обращаются только обеспеченные жители столиц: тема находит отклик у людей разного достатка, а её коллеги периодически проводят благотворительные сессии. Сама Татьяна тоже даёт бесплатные консультации, но только по одной теме — перинатальным потерям, то есть смерти ребёнка в утробе матери или сразу после родов.
В общем, среди клиентов доул в России есть разные люди, но большинство всё же образованные, интересующиеся психологией и относительно молодые горожане. Вернее, горожанки: мужчин на сессиях практически не бывает.
— Пожалуй, около 70% моих клиенток — сами психологи, ходят к психологу либо интересуются психологией и понимают разницу между психологическим и доульским подходом. Остальные просто чувствуют, что им нужна помощь в проживании горя здесь и сейчас, и обращаются ко мне. Часто им достаточно всего одной консультации, — рассказывает Татьяна Дмитриева.
Тяжелейшие переживания, с которыми сталкиваются в работе доулы смерти, неизбежно влияют и на них самих. Однако профессиональная этика, в отличие от психотерапевтов, не предписывает им строго обязательную супервизию.
— Я думаю, здесь изначально должна быть определённая структура личности, либо широкие взгляды на жизнь, либо некие духовные опоры, осознание важной миссии и цели, — говорит Татьяна Дмитриева. — У меня множество причин, по которым я выбрала эту профессию, от личных до глубоко философских, и в конечном счёте я просто чувствую себя в этом достаточно устойчиво. Меня это не разрушает. Разделяя с человеком боль, я чувствую себя лучше от того, что помогла ему.
Ирина Климова тоже говорит, что работа с доулой приводит человека к пониманию места горя в жизни, и это — не разрушающее переживание.
— Когда мы уходим, важно не только отпустить себя, но и дать возможность тем, кто остаётся, понять и принять этот уход. И для этого, возможно, нужно не столько облегчение, сколько точное, нежное и мудрое объяснение, которое поможет каждому принять смерть не как нечто чуждое и ужасающее, а как часть этого же большого и вечного цикла жизни, — пишет Ирина.
Хотя три доулы отметили, что личный опыт околосмертных переживаний в работе не обязателен, в их личных карточках на сайте сообщества он есть. Татьяна, в частности, пережила в подростковом возрасте депрессивные эпизоды и совершила попытку суицида. Это повлияло на её желание стать психологом-суицидологом: пережив эпизод, Татьяне захотелось разобраться в нём и поддержать сначала себя, а затем и другим помочь выбрать жизнь.
Хотя русскоязычных доул смерти уже сотни, они редко работают «по прямому назначению» — то есть с клиентами, которые скоро умрут. Одна из трёх основательнц Death Foundation, одна из первых русскоязычных доул смерти и, пожалуй, самая медийная из них — Саша Леа Адина Уикенден — сопроводила в умирании пять человек. Остальные её коллеги — меньше, и будущее профессии доулы смерти в России туманно.
— Мне бы хотелось, конечно, раскрыться в этой профессии ещё больше, — говорит Татьяна Дмитриева. — То есть работать не только с гореванием, но и, в перспективе, с умиранием.
Стратегически сообщество доул стремится исследовать и растабуировать тему смерти, расширить знания людей об умирании и горевании, чтобы они могли выбирать, как проживать этот опыт.
— Мне бы хотелось хотя бы чуть-чуть изменить взгляды людей на смерть, их отношение к горю, к своим чувствам и переживаниям, — подчёркивает Татьяна Дмитриева. — Мне нередко пишут незнакомые люди о том, что стали по-другому относиться к смерти. То, что я пишу в соцсетях, помогает им в общении с близкими, в проживании своих потерь, в сложных жизненных обстоятельствах. Ведь потери — это не только про смерть, это про разные переходы: про развод, расставание, смену места жительства, смену работы. Даже рождение ребёнка у женщины запускает схожие с потерей переживания. Потому что появление ребёнка — это потеря прежнего образа, привычек, прежней жизни вообще. И это тоже требует особого отношения к себе.
В конечном счёте доулы называют отношение к смерти продолжением отношения к жизни. Если человеку важно, как жить, ему важно и то, как он умрёт. Эта связь работает и в обратную сторону: прояснение планов на смерть улучшает качество жизни. В итоге словосочетание «доула смерти» гораздо больше подходит для броского заголовка, чем для описания профессии, которая от начала до конца помогает исключительно живым людям.
Фото: сгенерированы нейросетями
ВКонтакте Twitter Одноклассники